Мастер-тренер тренажерного зала и групповых программ в клубе World Class Сочи и постоянный автор World Class Magazine — о силе духа и характера, мотивации и своем опыте реабилитации людей с инвалидностью.
ВЗБИРАЯСЬ НА ОЛИМП
У меня был рой вопросов, нескончаемый поток мыслей, которые в совокупности с катастрофической нервозностью выхолаживали меня настолько, что мне уже через 20 минут после пробуждения хотелось лечь и замереть в ожидании, когда же это все закончится само по себе.
МАСШТАБ ТРАГЕДИИ
Но я понимал — само не закончится. Каждая секунда на счету, надо действовать. А врачи, медсестры приходят редко, говорят мало, прогнозов не дают. В голове лишь вердикт от врача из Войковской: «Вы понимаете масштаб трагедии? У вас умирает рука, вы теряете кости предплечья, они почти полностью поражены и «растворились» на рентгене. Неделя на спасение или укорочение, потом два года в аппарате Илизарова и полная утрата функциональности руки. Она физически будет, но делать ей вы ничего не сможете».
Я помню, как врач (Владимир Басов, мой спаситель из 4-й больницы в Сочи) зашел в палату, посмотрел на меня сочувствующе и по-деловому, протянул бумагу с печатью и сказал:
— Игорь, тебе надо здесь подписать.
А ведь он до этого почти никогда не обращался ко мне по имени. Я для него был сначала «осколочный перелом левого предплечья» (падение с велосипеда), потом «металлоситнез левого предплечья» (наложили пластины), потом он говорил «остеомиелит левого предплечья, зайдите ко мне» (воспаление под пластинами — следствие неправильной терапии в другой больнице)… и вдруг «Игорь». На-те!
— Это о том, что у тебя теперь инвалидность. Расписывайся.
К моему горлу подступил ком величиной с кулак. Я никак не мог его проглотить. Адреналин и гнев «выключили» свет в глазах, я почти поплыл.
Заметив руки, поднятые вверх, он сразу осек мои «Нет-нет-нет, я такое не подпишу никогда».
— Надо.
КОНЬ-ИНВАЛИД
Четыре месяца назад я поражал сознания окружающих тем, что меня (ха, казалось бы) невозможно остановить: я пробегал с утра 10 километров, работал до одури в офисе, после вел занятия в клубе, потом тренировался на «разрыв аорты», готовился к соревнованиям по бодибилдингу и мог бегом в ночи добраться домой. Шесть дней в неделю. В воскресенье вел танцы. День «отдыха».
«Так никто не может, а я могу», — думалось мне величественно.
Это, к слову, ответ на вопрос о моей выносливости и корнях ее происхождения. Я бы сказал, что она родом из психологического расстройства личности и далеко не пример для подражания. Доказывал себе неуверенному, а думал, что другим. Зачем?
ОЛИМП НЕДОСТИЖИМЫЙ
Как только ты уверовал, что ты немного близок к Олимпу и слегка оторвался от земли, высшие силы легко указывают тебе путь обратно. Мановением перста или подвернувшимся под колесо бордюром.
Забегая вперед, отмечу, они (высшие силы) это делают для того, чтобы вновь увидеть твое восхождение, а не для того, чтобы казнить тебя за веру в себя и свои силы.
— Мы не можем тебя держать в больнице и на больничном дольше четырех месяцев, — пояснял доктор. — Инвалида можем. Четыре месяца с момента травмы прошли. Ты либо подписываешь и остаешься, либо выписываем (со швами во всю руку, которые не могли скрыть под собой всю силу воспалительного процесса).
— Мы после снимем инвалидность, но пока надо будет пожить в этом статусе.
Доктор ушел, и тот самый ком под кадыком выдавил-таки на мои глаза слезы. Это был шок, насилие над личностью, удар под дых, по амбициям, почти уничтожение.
Четыре месяца назад ты — конь неуемный, я сейчас — инвалид без мышц, без сил, с одной функционирующей рукой, на которой выжжены антибиотиками абсолютно все крупные вены, с температурой, опухшим лицом и под обезболивающими... Казалось, что зеркало — это дверь в чужую палату, это кто-то там больной, слабый, оперированный-переоперированный, далекий от фитнеса и в целом благополучной жизни, всклокоченный и разбитый.
У этой истории длинное повествование. Прошло три года, прежде чем «конь», хоть и слегка потрепанный, вновь заглянул в зеркало.
НЕ НАВСЕГДА
В тот раз, после выписки (а было еще много заходов в операционную), я возвращался домой на маршрутке. Я потратил на лечение почти все, что у меня было, и даже больше. Пришлось стоять в тесном пространстве маршрутки, несущейся по извилистым сочинским улицам под предводительством темпераментного армянина, и цепляться за поверхность всеми пальцами ног. На одной руке — громоздкий аппарат Илизарова, в другой — сумка, которую не представлялось возможным поднять на плечо. Ставить на грязный пол не хотелось.
Передо мной сидели мужчины и смотрели в окно, водрузив свои зады на сиденья с надписью «Места для инвалидов».
Помню, как усмехнулся. Казалось бы, это место для меня. Трудно не заметить изможденного человека с «барабаном» на руке, из которого выглядывает синюшная конечность. «Но нет, — тогда подумал я. — Каким бы ни был итог, я никогда не признаю в себе инвалида. Подпись, поставленная на бумажке, ничего не значит. А вот они, видимо, в себе признали…».
Когда мы проезжали мимо церкви, один из мужчин перекрестился. Доблестный христиан.
Я улыбался до конца пути. Я знал, что я сильнее, что справлюсь.
СОЧУВСТВОВАТЬ НЕЛЬЗЯ СОЖАЛЕТЬ
Это были уроки судьбы, которые сейчас очень помогают в работе с людьми, пережившими травмы, и даже с инвалидностью.
Имея доброе сердце — так воспитан родителями — я был склонен жалеть людей с явными увечьями и недомоганиями. Жалость — плохое чувство. Оно не просто бесполезное, оно деструктивное. И ты — квашня, и другой, простите, в данном случае убогий.
Сочувствие. Именно оно пришло в мою жизнь после травмы. Ты понимаешь боль, знаешь, каково это — пройти через невыносимое. Сопереживаешь осознанно, понимаешь, что все можно преодолеть. Ты готов помогать во всем, но у тебя при этом есть жесткое условие: перестань себя жалеть. Ведь хуже жалости к другому только жалось к себе. Хочешь выбраться из этого водоворота — греби к берегу, я помогу. Что течет по течению, мы знаем, и я в этом не участвую. Поглаживаний по голове не будет, пока не справимся.
Тренеру, не испытавшему сильной травмы, свойственно излишне оберегать «побитого жизнью» подопечного. Это не плохо. Это человечность. Она трепетна, но не добродетельна. Толку мало. Глаза, страх в них, боязнь боли заставляют снизить объем движения, дать слабину в тот момент, когда сроки реабилитации «горят» и, к примеру, суставу нужно вернуть объем вращения пока он совсем не «законтрактурился».
Так, например, когда мне сняли аппарат Илизарова, а одна из костей осталась сломанной, я был готов носить свою руку как хрустальную вазу, пока доктор не уверил меня, что нужно подтягиваться на перекладине со своим весом на одной сросшейся кости и жать штангу со сломанной лучевой костью тоже можно.
— Ты же любишь бегать? — спросил меня он.
— Люблю.
— Вот, вышел из больницы и побежал…, — резюмировал врач.
Я зарегистрировался на марафон и через пять дней, после шесть месяцев ношения семикилограммовой металлоконструкции на руке, пробежал почетные пять километров дистанции по трассе Formula 1 в Олимпийском парке Сочи 2012.
Нужно было гнать кровь в иссеченные операциями места, иначе победить инфекцию трудно и последующие операции по пересадке кости не представлялись возможными. Хотелось беречь, пришлось «качаться», закрыв глаза на «гуляющие» кости.
ЗАЩИТА ОТ ДУРАКА
Меж тем, давать такого рода советы — работать в существующий максимум и на преодоление, порой через боль — категорически опасно, потому что они полностью снимают заговор от тренера-дурака.
Если травма (относительно) свежая, нужно читать эпикриз, смотреть снимки, смело звонить доктору, лечившему подопечного, представляться и просить профессиональных советов, желательно в присутствии занимающегося. Если травма старая, медицинские заключения не утрачивают своей значимости, но нужно проводить физиологические тесты и смотреть «сухой остаток».
Ну и, конечно же, надо иметь трезвое мышление и здоровые амбиции: нет допуска, не знаешь, не понимаешь, не можешь, сомневаешься в себе — не берись.
Что же касается реабилитации людей с инвалидностью (есть у меня такой опыт), то поначалу тренер не может иметь чудесного всеисцеляющего собственного мнения. Оно должно сформироваться на основании долгой практики работы с клиентом. А первые шаги — это претворение в жизнь программы врача, который видит не только физиологию, но и гормональный фон клиента, анализы и знает весь анамнез, ведет человека по медицинской части.
ЭМОЦИИ В РАСЧЕТ
В работе с травмами надо понимать, что «эмоциональный Шанхай» может быть как следствием травмы, так и ее причиной. То есть, простите, как бы странно это не звучало, но человек был готов/согласен/и даже ждал травмы — переломного момента в жизни. И лучше понять, что было раньше. Хотя вероятность хитросплетения велика, надо выработать стратегию: просто вселять уверенность или пинать под зад в направлении цели.
Остальное — дело техники. Изучать человека. Советоваться с (истинными) экспертами. Не жалеть, но беречь и спуску не давать, любить и желать добра.
ИСКЛЮЧАЯ ЛИЧНУЮ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТЬ
Самое важное, когда приключается беда, не верить в собственную исключительность: «Я не такой, как все, я ж сильный, тренированный, на мне быстро заживет».
Ты останешься сильным первые две недели. Потом станешь обычным, а потом — чудесным претендентом на звание «пример того, как можно вернуться к обычному состоянию спустя…».
Со мной было именно так. Врач, увидев меня на операционном столе, сказал: «Дайте ему чуть больше наркоза. Если этот крепыш проснется, он нас тут раскидает». Я понимал, что мой перелом — это вопрос трех недель, а не двух месяцев, как у всех. Растянулось на три года.
Надо действовать. Думать. И пока травма заживает, каждая вторая мысль должна быть о реабилитации.
НЕ КОНСТАНТА
Самое страшное — начать смотреть на состояние травмированности или увечности как константу. Нельзя проецировать болевой период на всю жизнь.
Это не навсегда. Была жизнь до, будет и после. Обе счастливые. А «вторая» может быть даже лучше.
У моей замечательной знакомой сестра уехала в Зальцбург кататься на лыжах. Взяла урок у тренера. Он не доглядел. Не догнал. Она сломала ногу. Тренер приехал в больницу навестить… Живут счастливо в Зальцбурге, растят детей. Думала, что «сломала» себе отпуск, а на самом деле «вывернула» в сторону лучшей жизни.
ДВИГАЙСЯ
Наше тело гибкое и адаптивно. А примеров чудесного восстановления и даже почти «воскрешения» много. Что в них было главным? Характер.
Смирился. Достоин худшего. Идешь до конца. Все получится. Ну или, по крайней мере, не будешь винить себя за слабость, а весь мир — за жестокость.
Важно помнить, что кости крепнут не потому, что вы пьете кальций, а потому что ток крови гонит минералы (полученные из нормальной пищи) к месту травмы. А стало быть, чем больше движения, тем больше крови и выше степень минерализации.
Суставы вращаются, сгибаются и разгибаются не от добавок с коллагеном и хондроитином, а от масштабности и амплитуды действия.
Нервы под контроль — это не пустырник три раз в день, а эндорфин, серотонин, прочие гормоны радости, которые вырабатываются во время физического труда, а еще от чувства удовлетворения собой.
И да, адреналин, «гормон страха», распадается в присутствии кислорода — он «боится» аэробной работы. К слову, при высоких адреналине и кортизоле не происходит консолидации костной ткани (сращивания). Стрессовые гормоны — катаболики. Они разрушают, а не создают.
Двигайся, не бойся, выздоравливай. Сказать легко… да и сделать не сложнее, чем горевать.
БОЛЬ ВО СПАСЕНИЕ
Ну и главное: преодолеть последствия боли можно только через боль. Не бывает комфортной реабилитации. Но одна боль — испытание, а вторая — во спасение. Могу предположить, что они приблизительно эквиваленты по «килотоннам». Будьте готовы бороться и гордиться собой.
Все в жизни не случайно, главное — не терять себя, веры в лучшее, бороться и просить у судьбы нужных людей. И, поверьте, когда восстановитесь, рядом остаются избранные. С ними идти по жизни легче. Только вперед!
