Василий Уткин

Как вы начали заниматься спортивной журналистикой? Ведь эта область не очень освоена. Были ли у вас какие-то ориентиры? 

Во-первых, в  этом отношении у меня очень счастливое положение — поколенческое, потому что я оказался в профессии в самый момент расцвета спортивного телевидения — 92-94 гг. Я застал почти всех классиков этого жанра, за исключением Синявского, и знаю их почерк.

Однажды ко мне на интервью пришла девушка, которая только закончила институт. Среди ее вопросов, конечно, был вопрос и про Синявского: «Вы родились в 72-ом году, а Владимир Синявский в том же году умер. Не думали ли вы когда-нибудь, что в вас могла вселиться его душа?» Меня это тогда очень развеселило, я старался не показаться грубым, но ответил так: «Вы знаете, я родился в марте, а Синявский умер в сентябре, то есть вы полагаете, что я полгода жил без души?» Она очень смутилась. Мне до сих пор стыдно за эту историю, надо было говорить с ней мягче.

Сейчас сложно людям передать, кто и как работал в этой области раньше. Можно, конечно, послушать какие-то записи, так как комментатор входит в память своего зрителя вместе с матчем, который человек смотрит, вместе с переживаниями, но это, наверное, процентов пятнадцать впечатлений. Несмотря на то что я давно в профессии, не могу сказать, что у меня есть какой-то ориентир. С одной стороны, комментатор должен обязательно хорошо знать спорт. С другой, людей, хорошо знающих спорт, немало, но это к работе комментатора не имеет никакого отношения. А инструментарий работы комментатора тот же, что у классного диджея, например, или у стэндап комика, или у лектора. Можно сформулировать так: это мышление. Рассказчик знает, что сейчас расскажет, а футбольный комментатор работает в жанре импровизации, который сам и определяет.

При этом как любая литературная форма она должна иметь свою кульминацию.

Мой коллега Георгий Черданцев, который комментировал один из запоминающихся матчей в истории за последние 20 лет, — матч Голландия-Россия на чемпионате Европы в 2008 году, попытался написать про это книгу, но вышло странно. Я просто не знаю ни одного, кто бы ее прочитал. Поэтому литературой это, наверное, вряд ли можно назвать. 

Насколько я знаю, вы начинали с политических программ, а потом перешли к спорту?

Я начинал карьеру на телевидении. Тогда журналистика была культовой профессией, она буквально меняла мир. Когда мне исполнилось 15-16 лет, количество книг, которое можно было прочесть на русском языке, с каждым годом удваивалось, и это были не новые книги, а те, которые не были известны и которые сначала выходили в журналах. То есть все менялось буквально на глазах. Журналистика делала это в онлайн-режиме. Сейчас, благодаря YouTube и соцсетям, происходит почти то же, но с заметным отличием. Сегодня меняются способы рассказа, а не сама жизнь, а тогда менялась жизнь. 

Вам сейчас легко осваивать новые виды коммуникации по доставке контента или вы не видите сильных перемен? 

Так или иначе мы рассчитываем на то, что нас смотрят. И сколько людей нас смотрят — определяет наш успех. На телевидении пятница, суббота — самый прайм-тайм, все напряженно ждут утро понедельника, первые цифры по Москве, потом ближе к четвергу появляется цифры по стране, которые чуть-чуть другие. Это цифры с неких приборов, которые называются пиплметры — они установлены на телевизорах в некоторых семьях, соответствующих некоему социологическому опросу с социологическим показателем. Это каким-то образом считается и на основании этого продаются колоссальные рекламные бюджеты. Телевидение сейчас убыточное, его датирует государство, и распределение доходов не зависит от рейтинга, поэтому все очень условно. У меня вышло два видео на YouTube и мне довольно легко вести аналитику. Здесь учтен каждый человек, который посмотрел видео. Если я захочу, узнаю, сколько человек досмотрело видео до конца, сколько нет, какого они возраста, где живут. Не нужно ждать понедельника по Москве. Это и есть отличие всех от каждого. 

Насколько YouTube включается онлайн, когда проходит трансляция матча?

Трансляция матча вообще невозможна через YouTube, это связано с телевизионными правами. На канале нет понятия прайм-тайм. То есть люди смотрят, что хотят и когда хотят. Недавно смотрел интервью Тодоровского, была премьера его фильма «Одесса», во время которой его спросили: «Как вы думаете, «Чернобыль» могли бы поставить в прайм-тайм?» «Нет, конечно, это цензура. Главная цензура на телевидении — это женщина 45-50 лет». И, действительно, как человек смотрит телевизор: он приходит с работы домой, рядом с ним в это время или мама, или жена, или теща, и телевизор смотрят все вместе, и то, что не приемлемо для этого человека, смотреть семья не будет. Телевизионный зритель в массе своей — это человек, который в силу разных причин оказался у экрана. А зритель YouTube совершенно другой. Он может прийти туда с бокалом виски, с девушкой на коленях, может даже с тещей и он точно знает, что ему нужно. И поэтому очень успешны нишевые проекты. Они не зависят от того, удачно ли их разместили: ты сделал и выложил. Да, надо предпринять какие-то меры, чтобы люди об этом узнали, но лично у меня такой проблемы нет, так как у меня довольно развитые соцсети, и я давно существую в интернете, еще задолго до социальных сетей. 

Как вы получаете обратную связь? Вы всегда чувствуете интерес и актуальность того, что вы делаете?

Да, но это не руководство к действию. Почему в последнее время так популярны проекты, особенно в социальных сетях, в которых есть элементы гонза? (субъективный стиль повествования. — Прим. ред.) Во-первых, потому что они проще в производстве, несколько дешевле. Во-вторых, потому, что это прямая реализация самого правильного творческого принципа медиа. Нельзя делать айфон из головы, он уже базируется на достижениях технологий и на запросе людей.

Осталась ли у вас ностальгия по «большому» телевидению? Сейчас телевизор уже не играет такой коммуникативной роли коллективного объединения людей.

Он просто стал еще одним средством. Я могу сказать, что сегодня для меня самое главное отличие в работе — отсутствие редакции, без которой мне очень некомфортно. Возможно, это привычка. Когда ты приходишь на работу более-менее регулярно, общаешься с людьми, с которыми ты вместе или параллельно делаешь похожее дело, ты можешь отыграть шутку, проверить ее со стороны. Не надо переступать черту, но откуда ты можешь знать, где она находится, если у тебя только своя голова на плечах. Очень трудно. Думаю, любому творческому человеку свойственно (должно быть, по крайней мере) стеснение. Может, это моя блажь? Может, этого вообще не стоит говорить и смешно только мне одному? И еще что-то в этом роде. Поэтому мне не хватает редакции. С точки зрения производства в новых медиа редакция лишняя. Самое главное преимущество, которое дает YouTube журналисту и репортеру, — это то, что ты все взял с собой и сделал гораздо быстрее и проще.

А качество?

Что значит качество? Для качества нужно три дня монтажа. Но если речь о футбольном матче, то на кой это нужно?! На самом деле, это вопрос уже не о качестве, а вопрос жанра. Это то же, что выпускается в ежедневном режиме. Я застал самый расцвет телевизионной документалистики — фильмы Парфенова, например. Все это основывалось на передовых технологических средствах. Посмотрите, допустим, фильмы Дудя. Вышел «Беслан». Я не знаю, кто будет смотреть его три часа, но я, конечно, посмотрю. С точки зрения производства фильм «Колыма» просто убог, примитивен. Более того, это сделано нарочно. Его можно было сделать сложнее, но это и не нужно, потому что главный месседж этой картины — сопричастность. То, как видит мир молодой человек (хоть Юра не так уж и молод, ему 32 года) дает ощущение сопричастности. То, что он так делает для себя, тоже его характеризует, но и это неважно. Эффект субъективной камеры, когда она дрожит, потому что все снимается с плеча, не со штатива, дает ощущение достоверности. Но это не значит, что не важны технологии. Каждый день возникают новые требования, за которыми технологии должны поспевать. И они поспевают. Вот я подводки сегодня записывал, весь текст на телефоне написал — удобно. У меня есть компьютер, просто я им не пользуюсь. 

В какой момент с 92-го года спорт стал идеологией?

Он не стал большой идеологией. Идеология — это когда есть оратор или телевидение, а также масса людей, которая воспринимает сказанное как руководство к действию. Это все мы видим на стадионе. В этом нет никакой идеологии. Люди уже объединены. Знают, где свой, где чужой. Но идеологии нет. Спорт — это идеальное вместилище для идеологии. Там есть все. Люди уже объединены. Они уже разгорячены и за своих, и против чужих. Это не только игра ума и желание, но и сортификация «свой-чужой», что очень важно в жизни, между прочим. Хочешь, заливай туда идеологию. Поэтому неслучайно (это что-то вроде легенды, тем не менее, исторический факт), что олимпийский огонь в современном мире восстановил Гитлер. При этом Олимпиада в современном виде стала мировым событием именно тогда, когда Гитлер в 1936 году ее провел. И спортивные трансляции лет наверное на 70 вперед были определены документальным фильмом «Олимпия Рифеншталь». Выдающаяся работа! 

90-е — важное десятилетие для страны и спорта, а как сейчас меняется отношение к спорту?

Фанаты уходят в прошлое. Потому что фанаты, как хулиганизм, это скорее символ 80-х, принятый в Европе, а потом распространившийся по миру. 

Есть даже книжка про английский хулиганизм.

Да, автор — Бринсон. Но дело даже не в этом, а в периоде дочеризма. Когда Англия меняется навсегда. Она перестала быть промышленной державой, перестают работать шахты, уголь никому больше не нужен. В книге «Футболономика» есть прекрасная статья, где два человека исследуют причину упадка английского футбола, который произошел в конце 90-х — начале 2000-х годов. Если посмотрите на родителей тех футболистов, то это горшечники, гончары, рабочие на заводе, то есть совершенно другой слой населения. И кто родители современных футболистов? Абсолютно другие люди. Даже профессий таких уже нет, образ жизни поменялся. Те, кто приходил на стадионы в 80-е — определенный слой городского населения, который таким образом выплескивал свои эмоции. Футбол был скорее отдушиной, чем индустрией. Сейчас это индустрия.  

То есть футбол сейчас стал продуктом?

Разумеется. Он и тогда был продуктом, просто другим. В позапрошлом году вдруг поменялся бренд Ювентуса, которые долгие годы не менялся. Почему? Потому что стал мировым брендом. Это не просто символ его истории, символ его идентичности, а то, чем и как он хочет завоевать мир, как его узнают все и везде. 

В России эти процессы происходят?

В России они не происходят. Футбол выглядит как индустрия, но ею не является. Потому что он не живет за счет того, что в него приносит потребитель. Он не живет за счет того, что люди покупают билеты, тратятся на трансляции, пьют пиво на стадионах.

А реакция фанатов? Вы сказали, что фанатские движения, которые существовали тогда, в России остаются?

Сложный вопрос. Мне кажется, что главное изменение — что это стало способом времяпрепровождения для очень многих людей. То есть человек становится болельщиком в определенный момент на несколько часов, когда может покричать, пошуметь или просто отдохнуть мужской компанией. 

Поскольку вы знаете кухню футбола, бывали на бэкстейджах, стали ли вы лучше понимать характер спортсменов? Потому что когда проводишь много времени в этой среде, по-другому начинаешь к кому-то относиться. Есть те, с кем сдружились, о ком в будущем, может быть, хотели бы сделать фильм? Чей характер вам интересен вне работы?

Безусловно, такие люди есть. Но я бы не сказал, что это связано со спортом. Есть люди, которых я знаю близко, хочу знать ближе, но при этом даже не думаю, что это спорт. Например, сейчас в «Спартаке» появляется немало футболистов кавказкого происхождения. Например, кабардинец Резиуан Мирзов. У него в инстаграме есть публикация — день памяти жертв черкесского геноцида, XIX век. Или другой парень, ведущий игрок Cпартака, Зелимхан Бакаев — ингуш, очень яркий, здорово играет, который в своем инстаграме закрашивает себе ноги, потому что мужчина не должен показывать наготу каких-то участков своего тела. На это обратили внимание, и он удалил аккаунт. Но пройдет год, в конце года спартаковские болельщики сами определят лучшего футболиста своего клуба. Скорее всего, это будет «российский» футболист, просто потому что ближе. Они вручат ему изготовленную на заказ эмблему кабана. То есть рано или поздно им придется вручить эмблему и Бакаеву. Получить металлическую эмблему кабана — это не то же самое, что есть свинину, но тем не менее. Это должно как-то нас изменить и его изменить. 

Из спортсменов, которых вы сейчас перечисляли, за кем следите?

Вот Бакаев меня заинтересовал. Я посвятил этой проблеме один из ютубовских выпусков. И получил от него сообщения на телефон. Я с ним переписывался, он очень интересный. Я правда за него переживаю, потому что в нашем понимании его воспитание мы бы назвали традиционным. Я знаю, что его отец наблюдает за ним и за его братом, как и куда они тратят деньги, чтобы не предавались соблазнам. Нормальная кавказская семья. Он правильно живет, на самом деле. Но эти представления для окружающих загадка. Человек может быть восьмикратным олимпийским чемпионом по плаванию, а футболист Спартака — это другая в общественном смысле категория. 

А какая это в общественном смысле категория?

Человек, которого все знают. 

То есть это все равно осталось в большом футбольном спорте?

Разумеется. Футбол — спорт номер 1. Спорт номер 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 — их нет, 9-й — хоккей, а потом все остальное. При всем уважении к хоккею, но в него играют восемь стран в мире. 

В этой связи на футболисте лежит большая ответственность, ведь он должен быть героем, личностью, примером именно потому, что он не просто игрок.

Все себе все домысливают. Вот для меня абсолютная культовая футбольная фигура, идол, можно сказать, легенда Спартака — Федор Черенков. Когда я оказался ведущим спортивным журналистом, мне не сложно было бы выстроить с ним общение. Федор был очень своеобразным человеком. Я, как и многие другие, не стал с ним сближаться, когда он был иконой. Не потому, что мы видели его святым, а он оказался демоном, нет. Он совершенно нормальный земной человек, с которым поговорить-то особо не о чем, даже о футболе. Конечно, люди сами себе придумывают героев. Меня поэтому и заинтересовал случай с Зелимханом.

Когда я еще работал на спортивном телевидении и ездил комментировать матч, «Спартак» играл в Краснодаре, на Кубани, а мне нужно было скорее вернуться в Москву, и я напросился в самолет с командой. Мы прилетели, была уже ночь, я выходил с Леонидом Федоровичем, директором «Спартака», и первым открыл дверь — а по этикету, когда видишься с командой, все делается для футболистов, то есть они первые садятся в самолет, первые выходят, получают багаж — таков негласный закон. Увидев Зелимхана, сказал «Проходите, Зелимхан», на что мне ответил Леонид: «Вася, вы знаете, что человек не уснет сейчас». «Леонид Федорович, чего вы прикалываетесь?» «Серьезно говорю, он традиционно воспитанный парень, а вы открыли ему дверь». Я об этом забуду, но мне напомнят. Так получилось, что я сейчас с ним на связи и очень рад, что у него все получается. Он очень яркий игрок, такое нечасто бывает, и играет очень страстно. Эмоция видна неподдельная.

Кого из молодых комментаторов вы бы выделили? За кем следите?

У меня к этому сложное отношение. Я без всякой позы могу сейчас сказать, что закончил с этой профессией. Думаю, что в ремесле комментатора грядут важные перемены. Мы с товарищами два года занимались школой спортивной журналистики, в итоге набрали курс в 20 человек из более чем 200 заявок. Из этих ребят сейчас достаточно многие до сих пор работают в профессии. Я за ними слежу. В новый проект «Око Спорт», например, взяли парня из нашей школы. У него совершенно роскошный голос и он, как и я, с филологическим образованием. Его зовут Денис Алхазов. Я сегодня буду вести с ним и его товарищем Артемом Борисовым футбольный клуб. Артем работает на Силе ТВ, его пока не пригласили на Око, но, думаю, это вопрос времени.

Вы же завязали с комментированием?

Я с большим трепетом отношусь к творчеству Леонида Гайдая. Но мне кажется, что, когда сейчас на футбольном репортаже комментатор ссылается на «Место встречи изменить нельзя» или на фильм Гайдая, путая с фильмом Данелии, это несколько не то, чего ждет аудитория, которой нужно угождать, а молодые люди 20 – 22-летнего возраста разговаривают на другом языке, слушают другую музыку, смотрят другие фильмы. У меня есть любительская футбольная команда, состоящая из 22-23-летних ребят, так они уже даже «День выборов» не смотрели. 

То есть вам кажется, что язык, который сейчас звучит у спортивных комментаторов во время федеральных матчей, устарел?

Нет. Устарел — не точное слово. Он не для всех. Он не для новых людей. И это не мое мнение. Именно поэтому когда-то мы и появились в этой профессии. Когда долгое время на советском телевидении российский комментатор был практически единственной фигурой, от которого нужно было учиться. Естественно, отсюда возникали определенные штампы, но их было не много. Как говорил один актер, у хорошего актера их шесть, а у плохого — шесть тысяч. Вот и все отличие. А потом изменилось время, и в прямом эфире стали работать диджеи. 

То есть вы были первыми?

Нет, мы просто привнесли новый живой язык. Сейчас он тоже новый. Это рэп, безусловно, стендап. Комментарии матчей в пабе на живой публике — это стендап-комментарий. По телевизору тоже живой комментарий, которые тоже массу новых слов. Когда я работаю, во время паузы резко говорю «внимание, гол!», потому что не надо отвлекаться от экрана, вы футбол пришли смотреть. Публика меняется. Ты журналист, и ты объясняешь сложное простыми словами. Твоя задача — заинтересовать зрителя. Как ты их заинтересуешь, если Марвела не смотрел? 

Вы сами чем-то занимаетесь?

Нет, у меня сейчас большая проблема. Я периодически загоняю себя в определенные рамки, но в своем нынешнем весе не могу встать ни на один тренажер — по ограничениям. Но есть другой способ. Недавно с одним футболистом заключил пари о том, что похудею. 

Но вы же очень сильно сбросили?

И не раз. Да, я делаю это вахтовым методом. Раз 50, наверное, уже.

Я человек, который заедает стресс. Я ем автоматически, а не потому, что хочу есть. И это происходит регулярно. Когда я толстый, я никогда не ем перед работой, так как это притупляет реакции, фантазии. Но наступает момент, когда ты берешь себя в руки и начинаешь бороться со стрессом другими способами. 

Как, например?

Конечно, когда-то помогал алкоголь. Но он помогает разово. Постоянно это делать нельзя, так как он только умножает стресс. С недавних пор я практически не пью, этот путь я закрыл. Я просто обленился и стал меньше двигаться. Как только поспорил с футболистами, на следующий день сильно подвернул ногу — классическая ситуация. Я уже хочу ходить, но пока не могу.

А из активностей — только ходьба?

Сейчас да. Плавание тоже, но у меня с этим не очень повелось. На даче у меня есть большой тренажер, который меня выдерживает. Надо его перенести в комнату, где есть телевизор. 

Какой вид спорта или игра может вас увлечь? За чем следите?

Есть такие люди, которые называют кибер-спорт — игра на состязание. Из игр есть потрясающая — Класк. Это модификация домашнего аэрохоккея. Я могу часами играть, но не делаю этого, так как нужен партнер, а многие не выдерживают. Что касается спорта, то я в этом отношении очень консервативен. У меня в данный момент нет проблем в этой нише. Я стал делать больше профессиональных передач, вновь стал много смотреть футбол. Надо бы еще что-то выбрать, чтобы с большим интересом смотреть олимпиаду. Я понял, что мало знаю про современную легкую атлетику, в этом виновата российская действительность. Будут в Рио-де-Жанейро соревноваться, надо посмотреть. Баскетбол любопытно посмотреть. У нас новая молодая команда. 

Что вам дает работа на "Дожде"? Чем вам интересен этот опыт?

Знаете, недавно я узнал, что моим преданным слушателем является Жванецкий. Мы были с ним на каком-то мероприятии, он со мной разговорился. Бывает такое: ты цитируешь Жванецкого, но иногда, пусть редко, Жванецкий начинает цитировать тебя. 

И ты столбенеешь.

Да. Я тогда сказал маме (когда навещал ее): «Мам, не знаю теперь, с чьим мнением мериться, чье мнение меня теперь должно интересовать, если меня слушает Жванецкий». Так же и в этом случае. Так или иначе, это очень интересный опыт. Я помню, как в классе 9 мы несколько раз отдыхали в глухой деревне на Белом море. Там можно было смотреть по телевизору только одну программу, так как был риск остаться без электричества. И я помню, как понял, что не могу без Невзорова, мне не хватает его программ. Вскоре мы с ним знакомимся, общаемся. Это очень интересно.