Александр Карелин: «Приемы на ковре превратились в приемы работы с избирателями»

Если буду относиться к себе как к легенде, думаю, мне будет тяжеловато отвечать даже на эти вопросы. Сейчас задумался: вашей компании 25 лет, а я, например, этот же период прожил в советском государстве и столько же — в Российской Федерации, хотя никуда из Новосибирска надолго не выезжал. Поэтому 25 — это очень интересная цифра. Я не сторонник усложнять, потому что, если задумываться об этом, возникают разрушающие обстоятельства под названием сомнения. Лучше, когда тебе нравится то, чем ты занимаешься, до зубовного скрежета, когда, несмотря на изрядное количество травм и угроз поражений, ты все равно находишься в замечательном звонком состоянии литейного цеха, когда тела гремят, когда характер ломается...

Ломается. Кто-то закаляется, это тоже ломка, кто-то, к сожалению, плавится. Мне повезло. Учитывая, что раньше я даже не предполагал разговаривать дольше полутора минут (был совершенно иначе воспитан), сейчас, видите, доборолся до такого состояния, что участвую в межпартийной борьбе...

Кузнецов Виктор Михайлович — мой тренер, пришел в школу № 19, входящую в список пяти старейших школ Новониколаевска, а в нашей редакции — Новосибирска, в здании которой был провозглашен декрет о победе советской власти в Октябрьской революции, и позвал нас всех в зал борьбы. Так мы оказались в стенах Новосибирского электротехнического института в обществе «Буревестник», где он тогда работал. До этого я, учитывая, что мой папа боксер, пробовал многое, начиная с бокса и заканчивая лыжами. У нас везде было написано: «Живешь в Сибири — становись на лыжи». Но в результате оказался в зале у Кузнецова, который очень быстро, немногословно и подробно объяснил, в чем затея этого вида борьбы, которая тогда, в марте 1981 года, еще называлась классической.

Ну, начало дают родители. У тренера более сложная задача — принять на себя ответственность за предложенную методику. Тренер — это человек, который своей уверенностью должен заразить воспитанника. Это очень важно. Причем уверенность не должна быть показушной и блестеть, а, наоборот, быть матовой и вандалоустойчивой. Он обязан быть, во-первых, грамотным, во-вторых, уверенным. Конечно, тренер — это третий после родителей и школьных учителей человек, который может объяснить, что такое уважение. Именно он доносит, что болезненное самолюбие и импульсивные всплески — это не самое главное для достижения побед. Он задает очень такие, на мой взгляд, верные, прикладные вещи, которые навсегда останутся с тобой. Здесь у тренера огромное влияние. Если он отдал, ты сможешь усилить свои сильные стороны, скрыть неуклюжести. В этом отношении Кузнецов — лучший.

У него до меня был четырехкратный чемпион мира и участник двух Олимпийских игр в весе 48 кг Зубков Владимир, потом ваш покорный слуга. В этом тысячелетии это Власов Роман Андреевич, действующий дважды чемпион мира, дважды победитель Олимпийских игр.

Хотите, я сейчас вам расскажу одну вещь, которая может вас немного разочаровать? И Зубков, и Карелин, и Власов, и еще несколько десятков человек — мастера спорта и международники — все преданы Новосибирску. Он работает на подручном материале. Это очень хороший ответ на ваш вопрос. Не надо искать для себя оправдания и талантов в других местах — он их находит из таких, как я. Сейчас ему 76, он до сих пор тренирует и требует категорического уважительного отношения между учеником и тренером. Невозможно представить даже, что Виктор Михайлович похвалит кого-то авансом. Его похвалы — это скорее целеполагание: «Правильно сделал», «Хорошо работал».

Я до сих пор у него тренируюсь, хотя сейчас превратился из действующего спортсмена в дегенерата Госдумы, а также в человека, который редко приходит на тренировки и часто опаздывает. По совокупности заслуг и доброго ко мне отношения он меня все-таки пускает. Только сейчас не ребята являются моими спарринг-партнерами, а я их приходящий спарринг-партнер.

Виктор Михайлович всего лишь мастер спорта. Как рассудить. Но он учитель, а это такая усложненная категория, в которой нельзя обойтись только теорией. Чем тренер отличается от учителя? Не только знаниями, но и умением показать все самому. Он, как бы это правильно сказать, никогда не заставлял делать самый модный прием. Наоборот, показал все и позволил выбрать свое. То, что у тебя пошло, то и модернизирует. Он всегда вставал в пару с самыми неудобными, потому что, закончив спортивную карьеру в 21 год из-за первичного вывиха плеча, у него были очень сильные ограничения, которые в конечном итоге не позволили ему продолжить борьбу.

Мне повезло. Это очень важно. Посчастливилось, что мои родители достались именно мне. Я об этом не знал и не мог на это влиять. Плодом этого везения является, отчасти, и наш сегодняшний разговор. Мне повезло, что я попал именно к Кузнецову, который, не будучи маститым атлетом, боролся с очень сильными спортсменами и всегда был неудобным соперником, обладая сильным характером и эксплуатируя свои данные. Он выдерживал даже тех, кто был намного более функциональным и угрожающе сильным. Эта выдержка позволила ему стать таким замечательным наставником. Ну и конечно, верность профессии. Он никогда не был совместителем. Есть тренеры, которые настолько речистые и пробивные, что часть вопросов, касающихся быта и прочих благ своих учеников, легко брали на себя. Но только не Кузнецов. Максимум, что мог себе позволить, — прийти и сказать: «Парень талантливый, дайте ему свободный график». Все. А ученику скажет, что тебе доверили, а ты не можешь учиться.

Уверенность. Это чувство не возникает, если нет доверия, уважения. Может быть, слишком широко звучит, но для меня это крайне важно. То, что он никогда ради возможности понравиться руководству не ставил под вопрос наши с ним отношения. Хотя нет, у нас не было отношений: были взаимодействия и правила поведения. Он всегда проповедовал простую вещь: взялся — придерживайся правил. Это много значит. Законы, которые я сейчас пишу со своими коллегами, в большинстве своем основываются на этом. Все эти положения у нас были написаны тушью на ватмане в каждом зале: «Если соперник заведомо слабее, нельзя унизить и оскорбить его своей победой: нужно выиграть быстро и не пытаться продемонстрировать на нем все, что можешь», «На ковре соперники — в жизни друзья». Если не пытаться усложнять, а просто принимать и следовать им, все намного проще. Кузнецов всегда оставался в рамках обязательств, никому и никогда не делая исключений. Какими бы метафорами ни одаривали Виктора Михайловича — типа мой отец, старший товарищ, друг, для меня единственно правильное определение: он тренер, а я его воспитанник, ученик.

Не исключаю такой перспективы. Несмотря на внешний вид, у меня педагогическое образование: я доктор педагогических наук. Сейчас было бы вероломно с моей стороны, особенно после сказанного, прийти и сказать, что я хочу тренировать: пока Кузнецов в зале — он тренирует. Если меня спросят, я скажу, что да, что-то взял от него и, возможно, что-то усилил, показывая лучшие результаты, чем мои предшественники, но я же ничего не придумывал, просто делал все хрестоматийно. Разница только в том, что у меня это получалось намного чаще, чем у других. Просто не надо распыляться и производить легких впечатлений и быстрых эффектов, а делать все наверняка. Именно об этом я всегда рассказываю, когда провожу совместные тренировки с ребятами, если это не наш зал. Вот если говорят сделать 100 раз какой-то прием, не надо спрашивать почему и жаловаться, что скучно. В школе же вы сначала крючки рисовали, прежде чем начать писать? Все то же самое. Только здесь крючки двигаются и сопротивляются. Не научишься их писать правильно — завтра будешь вылетать чаще. В смысле, через крючки уже.

Это отношение. Это атмосфера в команде. Это жесткая, часто бешеная конкуренция. Меня постоянно спрашивают про мотивацию или, если по-русски, желание. Если тебе нравится, ты будешь способен на очень многое. Главная задача тренера — сделать так, чтобы понравилось. Не потому, что родители хотят, а чтобы самому хотелось. Мои родители никогда не вмешивались в тренировочный процесс. Мама, конечно, очень переживала, особенно когда я ломал себе что-то. Она плакала, глядя на все эти схватки или фотографию, на которой я был с перекошенными от напряжения и желания побеждать лицом и телом. Она спрашивала, больно ли мне. А я говорил, что нет, мне, конечно, тяжеловато, но больнее тому, кто будет повержен через несколько мгновений. Когда я сломал ногу в 1983-м, она сожгла мою форму. Но пришел Кузнецов и предложил поехать в лагерь. Она спрашивала у папы, неужели он меня отпустит. Отец ответил: «Он взрослый. Это мужское дело». Если бы Кузнецов не пришел ко мне в больницу, я бы никогда не вернулся в зал. А тогда он сказал, что у меня есть шансы и что он сделает так, чтобы я там на костылях ходил...

Притом что я был крупным парнем, но не сильным. Не скрываю, что ни разу не мог даже подтянуться. Генетика предполагала, что я могу быть сильным, но дала мне только возможность быть крупным. А борьба все выправила.

Да, конечно. Я мутант на самом деле. Это проявилось во всем: болезненное самолюбие, эгоизм, жадность. Никогда таким не был. Я предполагал, что надо делиться. Но если исходить из этого, нужно было бы уступать: ребятам же тоже хотелось выигрывать.

А что еще? Лидерство — это узаконенный эгоизм. Философия именно в этом. Когда ты научишься уважать, даже конкурируя, ты понимаешь, что ценность победы в кристальной чистоте: ты никого не закрыл на швабру в туалете, не подставил ножку, не позволил себе грязный прием... Думаете, почему со мной борцы до сих пор разговаривают, несмотря на то что я был вопиющий жадина?

Да, так и есть. Постулат «На ковре соперники — в жизни друзья» никто не отменял. Притом что многим тяжеловесам я жизнь испортил.

Между сдаваться и делиться — огромная разница. Вы задаете мне сложный вопрос, на который есть один простой ответ: борьба как философия отличается от всех остальных мыслительных процессов. Она похожа на шахматы. У нас очень много комбинаций, есть только одно «но» — шахматы, как фигуры, это наши соперники, и они сопротивляются. Если на своем поле ты волен управлять фигурами своего цвета, то здесь ты даже собой не можешь распорядиться. Все очень просто: в отборе заявилось 20 человек, если ты попал и прошел его, едешь на соревнования. Ты выехал, к примеру, на чемпионат мира, представляешь страну, а там упал — 15 сильных ребят остались без шансов, потому что у нас заявляется один человек и нет запасных. И ты проигрываешь замечательному атлету из другой державы, чем я прославился больше всего, проиграв свои четвертые Олимпийские игры, — бац! — и каково? Для меня, например, неимоверно лестно быть частью команды. Позже, когда мне досталось удивительное право стать еще и избранным капитаном, это такая напряженная история, но она того стоит. Представляете, быть признанным среди лучших!? Притом что я моложе, чем многие из них! Все, как правило, выигрывали. Те, кто оставался без места, чаще всего были просто травмированы.

Это все от жадности. В этом состоянии неимоверно приятно находиться.

Работоспособность, если коротко. Это же никуда не делось. Приемы на ковре превратились в приемы работы с избирателями. Борьба с атлетами — в борьбу между партиями и позициями.

Да. Борьба на самом деле — это сложноорганизованный процесс. Он жизненно важен. Когда мы боремся за эмпатию противоположного пола...

Почему вас это удивляет? А что мы делаем? Именно боремся. Ибн Сина сказал об этом так: «Мужчины предлагают — женщины выбирают». Что это, если не проявление борьбы? Потом, после того как зачатие уже совершилось, плод, стремясь к свету, также борется. Потом он «сражается» за пропитание, разминая беззубыми деснами грудь матери, потом за то, чтобы получить знания или чтобы не поставили в угол, потом — с поцелуем бабушки, который нужно терпеть. Терпение — это тоже проявление борьбы. Ну и доходит до того, что ты остываешь, но, даже лежа на смертном одре, цепляешься за жизнь. Ты все равно борешься — либо за тех, кто останется после тебя, либо за то, чтобы отложить этот замечательный момент на потом.

Нет, я всего лишь навсего борец из Новосибирска.

Каждый должен быть занят. Праздность порождает слабость.

Надо признать, я так редко бываю дома, что воспитание детей — не мои достижения, а жены. Но я, конечно, строгий, да. Это вложили в меня мои родители. Я с 15 лет был на сборах и не жил дома, занимаясь тем, чтобы нарабатать силу, но вместе с тем по возможности был применим в наших общих семейных делах, таких как прополка и выкапывание картофеля, и прочее. Но это было редко. На первом месте у меня была подчиненность основному результату — этому меня учили родители. И именно это поддержал во мне Виктор Михайлович. Родители укоренили такое понятие, как «ты должен», притом что это мне должно нравиться. Роптать бессмысленно, потому что, как говорил Виссарион Белинский, борьба — условия жизни. Все зависит, как к этому относиться. Можно копаться в заокеанских историях с плохим переводом, а можно посмотреть на то, что сказано здесь, в этих сложно сконструированных условиях. Поэтому родители научили простому: если ты старше, заботься о младших; старший не может наказывать младших, потому что он сильнее; если посередине — не перечь старшим, потому что азы русской педагогики не предполагают, что тебе будут долго и нудно объяснять, просто получишь вдоль по организму — и все.

Да, наверстываю упущенное за годы тренировок. Вообще, я хозяйственный парень. Учитывая мой 50-летний юбилей, наверное, лучше говорить мужчина. Я жадный и в этом отношении тоже. И детей своих к этому приобщаю: яблок собрать, малину с куста, к приходу гостей подготовиться...

По мне же видно. Я люблю повеселиться, поесть что-то вкусно приготовленное, большим куском...

Чтение и люди. Люди, с которыми можно не общаться, просто проводить вместе время. Например, чистить рыбу или сообща мыть посуду.

Борьба. Сломал ногу в 14 лет, делать нечего, в школу не пойдешь — она далеко, начал читать.

Если говорить о литературе, которую ценю, это Достоевский. Я достаточно долго шел к тому, чтобы научиться понимать, о чем пишут русские. Учился читать на Ефремове, американцах, англичанах и только потом догадался, что обо всем этом уже было где-то написано... у Куприна, у Бунина, бесспорно, у Достоевского. Самый сложный писатель для меня — Лев Николаевич Толстой. Если говорить о малых формах, это, конечно, Шукшин и Довлатов. Я не люблю песни Высоцкого, но, когда читаешь стихи, выхваченные внезапно, это другое. Ну и Александр Сергеевич Пушкин.

Это опять же правило. Ваши заокеанские конкуренты используют очень правильный слоган: найди время, а не оправдание. Здесь то же самое.

Нобелевского лауреата, физика Ричарда Фейнмана, которому принадлежит чуть исковерканная сейчас мной фраза: «Если вы ученый, физик и не можете в двух словах объяснить пятилетнему ребенку, чем занимаетесь, то вы — шарлатан». И книжку Сысоева, нашего генерала. Они работали приблизительно в один и тот же период. Так, иногда читаешь, сравниваешь, видишь полярность...

Который я дарю. У меня есть свой экземпляр, оттуда я многое черпаю. Все вопросы, которые мы обсуждаем, злободневны, актуальны, очень современны. Они были такими же и 100 лет назад.

Кто-то из умных людей сказал о том, что не время бежит, а мы постоянно торопимся. Потому что работу на себя и на благо своей семьи, только потом на город и государство, никто не отменял. Мы сами на себе экспериментируем. Отменили одно государство, захотели другую страну. Человека, который пошел на поводу у общественного мнения немногих людей, интеллигенции, растворили вместе со всей семьей в известке, и что мы изменили?

Меняется очень многое. Я с вами не соглашусь. Мы по-другому начали ко всему относиться, понимать, что нам нужна стратегия, мощь и еще что-то для нас... К сожалению, это что-то до сих пор выражается только в оборонном комплексе. До тех пор пока мы будем пытаться нравиться кому-то, мы так и будем блуждать в своих сомнениях, поэтому очень многое изменилось.

Знаю, но адекватно оцениваю свои вокальные данные и признаю отсутствие слуха, поэтому предпочитаю просто слушать. Мне нравится водить хороводы или играть в ручейки на семейных сборищах. Частушки и прочие жанры русского фольклора объясняют, кто мы такие.

Банально тренируюсь, потому что люблю поесть, не пренебрегаю возможностью встретиться с друзьями, разделить вкусный и хмельной стол... Научился делать зарядку, которую раньше ненавидел. Сейчас для меня это гарантированная возможность сохраниться в состоянии, которое называется силой. Я не могу ходить ни в какие залы, кроме как в Новосибирске. В World Class для меня немного многолюдно. У меня профессиональная девиация: сложно занимать много места. Я заглядывал в ваши клубы и здесь, в Москве. Хорошо знаю систему, понимаю, кто идеолог, очень внимательно слежу за ее творчеством, но, как вы понимаете, главное — это тренер. Мой наставник в другом месте, но я, конечно, обязательно пойду посмотрю новый клуб World Class Новосибирск. Мне интересно, как это будет работать. Сервис — это иностранное слово, которое означает «угодить», причем не разбаловать, а угодить, то есть помогать человеку добиваться результатов. Это у вас очень хорошо развито. Таких клубов, разумеется, должно быть больше, и система эта должна развиваться. В наш век чистоганной наживы родители, иногда приходя в зал, где не нужно платить за детей, сдают их, как в школу, и забывают о них. Здесь же, понимая, что такое удовольствие бьет по карману, каждый почему-то все проверяет. Это дисциплинирующее начало очень важно. Я не шучу. А второе — научиться правильно продавать. Чем еще интересна ваша система? Вы упаковываете хорошо. Даже журнал выпускаете, предлагая целую культуру поведения, физического воспитания и знания. Это замечательно: дает людям умение пользоваться вашими возможностями, многому научиться, быть сильными.

Где я не отсвечиваю.

У меня одно правило — соответствовать всему. Не подстраиваться, а соответствовать тому образу, который создал. Все так же, как в системе World Class: воспитывать культуру и потребителя. Почему я отправил своих детей на борьбу? Чтобы мы говорили на одном языке, чтобы они понимали, кто такие борцы: страшные, но дружные. Все имеет последствия. Кто-то скажет цену, а я считаю, что все-таки последствия. Оценить это просто — ты не жалеешь, с одной стороны, о потраченных усилиях, с другой — не становишься рабом обстоятельств. Мне повезло. У меня есть иммунитет от значков, потому что у меня их несколько, и я их могу не носить.

Многое. У меня огромный список отложенных книг, которые хочется прочитать, и большие планы на то, чтобы навести порядок, прежде всего, в своей голове, то есть разобраться в себе, потому что до сих пор не уверен, что до конца понимаю, кто я такой.